Ангел краудфандинга

Бизнесмен Борис Жилин, живущий в Швейцарии, меньше чем за год помог более 130 российским проектам
В предыдущем выпуске «Малого бизнеса» был опубликован материал о том, как жители Кабардинки (Краснодарский край) Оксана и Андрей Кобелевы собирали деньги для будущей столярной школы на краудфандинговой площадке.

В одно прекрасное утро они обнаружили, что их счет пополнился ровно на миллион. И меценат – профессиональный инвестор Борис Жилин, живущий в Швейцарии — еще и извинился, простите, мол, что не два.

Как выяснилось, Борис регулярно жертвует довольно заметные суммы на социальные проекты в России. Безусловно, мы не могли пройти мимо такого человека. Что руководит им, почему проводит все время и зарабатывает за границей, но помогает россиянам?

Оксана (профессиональный журналист в прошлом, кстати) пообщалась с Борисом. Выяснилось немало интересного.

— Борис, расскажите о себе – откуда вы родом, что повлияло на выбор жизненного пути?

— Родом я из Одессы, но прожил там совсем недолго. А потом моего отца распределили на работу в Москву, и я рос здесь примерно с двухлетнего возраста. Отец был просто одержим тягой к иностранным языкам. Он в совершенстве знал английский и арабский.

Арабский знал настолько хорошо, что многие арабы не могли поверить, что этот язык ему не родной. Однажды отец совершенно случайно подвез женщину с ребенком, которые голосовали на обочине. Она везла в английскую спецшколу своего сына, они с отцом разговорились, и он загорелся идеей перевести меня туда.

Со второго класса я обучался в ней. Я рос в период перестройки, она пришлось на подростковый возраст.

— Тяжелые времена…

— А мне кажется, что те времена были очень светлые. По крайней мере, мы верили в то, что в будущем будет лучше, чем было в прошлом. Мы учили историю уже не по учебникам, а по журнальным и газетным статьям, меня это очень вдохновляло.

Мой родной брат старше меня всего на 10 лет, но мне кажется, что мое поколение значительно отличается от его поколения по мировоззрению, по менталитету.

Уже в седьмом классе я понял, что советская экономическая модель себя исчерпала. Что-то должно было прийти ей на смену, но что и каким способом?

Было много полемики. И я заинтересовался экономикой и финансами. Мы с ребятами-одноклассниками по субботам ездили в Плехановский институт, где была создана Школа юного менеджера, слушали там лекции.

В те годы академик Велихов организовал фонд «Дети – творцы XXI века» по обмену между советскими и американскими школьниками. В рамках этой программы в 1989 году в Америку от нашей школы послали группу ребят на один месяц. Причем, в духе свободы того времени, тех, кто поедет в Америку выбирали не учителя, а сами школьники!

Мы жили в американских семьях в городе Сиракузы, штат Нью-Йорк, что было совершенно потрясающе. Учились в американской школе… хотя, это громко сказано: учились. (смеется) Просто ходили на занятия.

Потом, через полгода, те ребята, в чьих семьях мы жили, приехали к нам, ходили в нашу школу. У них был курс русского языка, это было полезно им с точки зрения погружения в языковую среду. Мы очень подружились с ребятами-американцами, мы с ними ездили в Санкт-Петербург, по Золотому кольцу.

Они расспрашивали, чем я хочу заниматься, к чему лежит душа, и я ответил, что очень бы хотел изучать экономику и финансы. А они спросили: а почему бы тебе не приехать учиться к нам? Я ответил, что это звучит великолепно, но у меня на это нет ни денег, ни возможностей, но они были не столь категоричны – сказали, что нужно этот вопрос проштудировать, посмотреть со всех сторон. Может, что-то и получится.

Они уехали в марте-апреле 1990 года. И с этого времени до января 1991 года случился целый ряд случайных невероятных вещей из области чудес, выстроившихся в красивую цельную цепочку.

Нам очень повезло: тогда был пик этой самой эйфории, связанной с Горбачевым, интерес к Советскому Союзу. Оттепель в наших отношениях была на самой высокой стадии. В Сиракузах, куда мы приезжали по обмену, большой университет, там порядка 50 тысяч студентов.

Учителя сиракузской школы, пошли туда и сказали: «А не хотели ли вы иметь у себя на обучении двух советских студентов?». Ну и как-то в университете этой идеей загорелись.

Причем, в Америке, чтобы попасть в университет, нужно сдать как минимум один стандартный тест, типа нашего ЕГЭ, он называется SAT. Понятно, что в СССР его сдать возможности не было. Плюс к этому, люди, у которых английский – не родной язык, должны были сдавать тест на знание языка — TOEFL. И его сдать у нас было невозможно.

Но тем не менее, на честном слове и поручительстве сиракузских учителей нас с моим одноклассником – он закончил школу с золотой медалью, а я – с серебряной, согласились зачислить в Сиракузский университет. Без конкурса. Я думаю, что ни до, ни после нас, ничего подобного больше не было.

Когда было решено с зачислением, встал вопрос — а как оплачивать учебу? Один год стоил больше 20 тысяч долларов. Это и сейчас деньги немалые, а по тем временам – просто космическая сумма: мой отец получал 250 рублей в месяц.

Мы с другом, конечно, приуныли. На несколько месяцев все застопорилось, мы уже поступили в институт в Москве, но в октябре как гром среди ясного неба – звонок: «Приезжайте, мы смогли пробить вам стипендии!» Университет нашел спонсоров, которые были готовы оплатить наше обучение за все 4 года!

Но тут встал другой вопрос: где и на что жить? Если в общежитии – то это тоже порядка 7-9 тысяч долларов в год. В конце концов те семьи, в которых мы жили во время школьного обмена, предложили пожить у них. На безвозмездной основе.

Мы и уезжали с трудом – получить загранпаспорт и найти билеты было невероятно сложно. Вот такая получилась цепочка случайностей и доброты к нам со стороны огромного количества людей.

В январе 1991 года мы приступили к учебе в Америке. Тогда не стоял вопрос, что мы уезжаем насовсем. Но потом СССР распался, в России начались довольно тяжелые времена, а моего отца послали в командировку в Саудовскую Аравию, они с мамой пробыли там фактически 11 лет.

По окончании университета я начал работать в банке Bear, Stearns & Co.

— В Интернете написано, что вы участвовали там в сделках по слиянию и поглощению. В вашей карьере были вражеские поглощения, как в фильме «Красотка»?

— (смеется) К счастью, нет. Когда я шел на эту работу, я ничего о ней не знал. Не имел никакого представления о том, на что я шел.

Довольно быстро я понял, что эта деятельность совсем не для меня, не по душе. Наши начальники-банкиры хотели любыми правдами и неправдами заставить клиентов решиться на какие-то сделки. Любая сделка — это гонорар.

Находили совершенно разные подходы: глав и директоров компаний приглашали в Нью-Йорк, показывали им красоту сладкой жизни и убеждали, что им подвластно все! Подвигать на покупки, на рост: «Давайте, мы вас будем финансировать, а вы будете покупать своих конкурентов и расти! Представьте, какие горизонты перед вами откроются!».

А советы при этом были совершенно не дельные, неразумные. Главное – чтобы клиент что-то делал – дробился, покупал, продавал. А люди типа меня – я служил аналитиком, были такой дешевой рабочей силой.

Мы там работали фактически круглые сутки. У банкира появляется возможность встретиться с руководителем компании, он дает нам задание: вот список конкурентов, нарисуйте мне финансовую модель слияния этой компании с каждым из этих 20 конкурентов. У вас четыре дня на это. И приходилось на четыре дня селиться в офисе, с редкими вылазками поспать по полтора-два часа. Так было постоянно.

Но с другой стороны, за два года я получил эквивалент 5-6 летнего опыта, довольно хорошо понял, как устроен мир Wall Street и убедился, что это – не для меня.

В поисках того, к чему себя применить, я пришел к решению создать свой собственный инвестиционный фонд. Я предложил эту идею своему близкому другу, с которым я вместе работал в банке, мне тогда было 25 лет, а ему 32 года.

Я тогда очень мало знал и понимал, хотя тогда мне казалось совсем наоборот – что я знал все. Но здесь моя юношеская наивность была нам на пользу: вера, что любые препятствия преодолимы, помогла убедить друга в успехе начинания.

Работая в банке, я понял, что главная роскошь в жизни: возможность делать то, во что ты веришь и не делать того, во что ты не веришь. Казалось бы – это так просто! Но, к сожалению, большинству людей это просто недоступно.

Когда я уходил из Bear Stearns, мой отец меня тоже предостерегал: «Боря, что ты делаешь? Ты в банке на хорошем счету, тебя уважают, ты хорошо зарабатываешь, чего тебе не хватает?!»

Его можно понять: я жил в Америке по рабочей визе, положение мое в этом плане было довольно шатким, я был привязан к работодателю. Почти год я убеждал своего друга, и к моей великой радости он в конце концов согласился, что все-таки стоит попробовать начать свое дело.

Ни у него, ни у меня не было прямого опыта управления портфельными инвестициями. Пришлось много читать, я открыл для себя феномен Уоррена Баффета, его инвестиционную философию: если работать в правильной структуре, мыслить независимо, иметь достаточно здравого смысла, мужества и умения не подвергаться стадному инстинкту, то можно достичь успеха. Меня это очень вдохновило.

В ноябре 1998 года мы открыли наш инвестиционный фонд — Armor Capital. Причем, у нас под управлением был совершенно микроскопический капитал для работы в этом направлении – всего 500 тысяч долларов. Поначалу даже не хватало на арендную плату.

— То есть вы держались на плаву благодаря своей самоуверенности?

— Ну, да. И на наивности. А нам очень повезло, что на тот момент было самое благоприятное время для старта. Попытаться повторить то же самое сейчас – просто невозможно, правила стали намного жестче, надзор, издержки на compliance… не знаю, как это сказать по-русски.

К счастью, так получилось, что тогда это было возможно. И так как я нашел любимое дело, вопрос о возвращении в Россию отпал. Почти 18 лет прошло с момента основания Фонда.

— Это очень большой срок…

— Да, я не знаю точную статистику, но, как правило, срок работы фондов, подобных нашему, составляет порядка 5 лет.

— Как вы пришли на Boomstarter?

— Начну немного издалека. Мне в жизни очень часто несказанно везло. И мне захотелось поделиться своим везением с как можно большим количеством людей.

И с возрастом я понял, что доброта и бескорыстность – это, пожалуй, самый большой дефицит. Особенно, у меня на родине, в России.

Здесь люди, к сожалению, зачастую друг другу не доверяют. Возможно, этому есть объяснения и объективные причины. Я, конечно, не говорю, что все поголовно, я утрирую. Но это, скорее правило, чем исключение.

У меня всегда была мечта – заниматься благотворительной деятельность, но я думал, что это нужно делать в очень преклонном возрасте, с хорошим запасом жизненной мудрости. Как Уоррен Баффет – ему за 80, но он не так давно начал все свое состояние передавать в разного рода благотворительные фонды.

У меня в 2011 году умер отец. И тогда я почему-то подумал, что нельзя помощь откладывать на многие года. Есть люди, которым уже сейчас нужна поддержка.

Самое значимое, что я мог бы сделать в память об отце – это увековечить его имя. Мы с братом учредили благотворительный фонд «Виктор», названный в честь нашего папы – Виктора Ивановича Жилина.

Мы толком не понимали, в каком направлении двигаться, не было четкой программы – кому помогать. Хотелось помогать всем, кто нуждается в помощи.

В начале 2012 года я набрел на сайт Вячеслава Валентиновича Горелова, он основал некоммерческую организацию «Школа фермеров», с 90-х годов он занимается социализацией сирот, организует походы, трудовые лагеря для ребят из колоний. Тогда у него все шло замечательно: он получал призы на всероссийских конкурсах, например – «Импульс добра». Видно было, что начинание хорошее, но помощь ему была не нужна.

И в 2015 году я снова посмотрел его сайт, а там крик о помощи: ему пообещали какой-то крупный грант в рамках государственного частного партнерства, но сказали, что треть этой суммы нужно самим осилить. Он влез в долги, но никакого гранта не получил.

Затем появились какие-то рейдеры, которые захватили его свинокомплекс, турбазу. Я с ним связался, мы быстро нашли общий язык, я стал по мере возможности ему помогать. Мы с ним подружились на Фб, и он однажды перепостил ссылку на проект на Бумстартере. Так я узнал об этой платформе.

Мне понравился проект – спасение деревни, создание новых рабочих мест. Я его поддержал. Это было в июне 2015 года.

С этого времени я потихоньку стал оказывать помощь проектам на Бумстартере. Чем больше я об этом думал, чем больше я изучал концепцию краудфандинга, тем больше я понимал, что это замечательное, нужное и очень значимое движение. Особенно, у нас в России. Особенно сейчас.

Когда финансирования просто нет. Доступных кредитов нет. И вдруг я увидел, что ребята запустили кампанию «Стань акционером Бумстартера». И у меня закралась мысль: было бы здорово инвестировать в эту площадку, чтобы помочь платформе развиваться.

Но я как-то не решался выйти на связь. Однажды Руслан Тугушев (соучредитель, директор ООО «Краудфандинг») написал мне письмо и поблагодарил за поддержку проектов. И я решился ему написать в ответ. Осторожно так: я вижу, вы привлекаете капитал, может быть, вам было бы интересно поработать вместе со мной? Я почитал условия этой программы, там написано, что в 2019 году возможен выход на биржу, я имею опыт в этой сфере, мог бы как-то пригодиться.

Руслан с радостью отреагировал, приехал ко мне в Швейцарию, мы нашли общий язык, проговорили все нюансы.

— Вы сами находите проекты, которым помогаете или их рекомендуют?

— Я сам смотрю и новые проекты, и завершающиеся. Ищу те, которые мне кажутся значимыми и которым трудно найти спонсоров.

Мне кажется, что когда в руках правильного человека в правильное время оказываются пусть даже небольшие деньги, то его энтузиазм, желание созидать, делать что-то хорошее, может запустить такой мощный маховик добра!

Думаю, что чем большему количеству людей я смогу помочь, тем больше шансов, что пойдет цепная реакция, эти круги добра будут расходиться дальше. Порой также авторы новых проектов выходят на связь: «Мы запустили новый проект, мы видим, что вы активный спонсор, будем рады, если обратите внимание на наш».

— И как вы относитесь к просьбам в личку?

— Нормально. Совершенно нормально. Единственное, если это люди, с которыми я еще не знаком, то их письма на Фейсбуке отправляются в папку «Отфильтрованные сообщения», которую я недавно случайно обнаружил. А там – ворох таких писем.

Но пока это не носит лавинообразный характер. И все обычно пишут вежливо, очень по-доброму.

— Вы отслеживаете судьбу проектов, которым помогаете? Все ли выживают?

— Не могу сказать, что я на связи с каждым, за прошедший год я профинансировал более 130 проектов.

С некоторыми завязались теплые отношения. Каким-то, носящим более коммерческий характер, я помог также вне рамок Boomsterter.

Читаю все обновления информации о проектах. Мне было бы очень приятно, чтобы проекты, которые я поддерживал, смогли выйти на следующий рубеж, штурмовать другие высоты.

— Как реагируют те, кому вы помогаете?

— Очень хорошо реагируют! Тепло, по-доброму. Ты видишь, что можно в нужный момент подставить кому-то плечо и эти люди могут идти к своей мечте. Это очень-очень приятно, это подвигает на новые свершения на ниве благотворительности.

— Менеджер, которая вела наш с Андреем проект (столярная школа «Дворъ» — прим. «Малый бизнес»), охарактеризовала вас как самого скромного и доброго человека, которого она когда-либо видела. Как это возможно: скромный и добрый, но при этом – состоятельный? А как же твердость и умение жестко отстаивать свои финансовые интересы? Борис, как вы совмещаете несовместимое?

— Интересно, кто бы это мог быть? Мне кажется, она меня немножко переоценивает… (смеется) Я там был буквально минут 15. Толком ничего не сказал…

— Может, поэтому она так и подумала?

— (смеется) Мне кажется, мнение о жесткости состоятельного человека — это опять такой российский стереотип… Понимаете, когда занимаешься любимым делом, которое приносит реальную пользу обществу и окружающему миру и если финансовая составляющая – не самая главная для тебя, то она приходит как бы сама собой!

Успех в предпринимательстве – это не обязательно следствие жесткости и агрессивности. Взять того же упомянутого мной Уоррена Баффета – он мягкий и не агрессивный. Всю жизнь прожил в штате Небраска, живет в том же доме, что и 50 лет назад. Не изменяя себе, своим принципам, он стал одним из самых богатых людей в мире.

— Кстати, просматривая ваши фотографии и наблюдая за вашей жизнью на Фейсбуке, ни за что не скажешь, что вы – состоятельный человек и имеете возможность помогать другим. Вы не выпячиваете свою успешность. Это потому что вы большую часть жизни прожили на Западе?

— Наверное, я вас удивлю… Нет, это потому что я – русский. И может, еще потому что я уехал из России когда эта волна сюда хлынула…

— Вы не застали малиновые пиджаки?

— Нет-нет.

— Это вам очень повезло.

— Не знаю, у меня не было цели добиться какого-то статуса, что-то кому-то доказать… Но я не осуждаю людей, которые, например, любят дорогие быстрые машины. Мой партнер, мой друг, очень любит машины «Lamborgini». Он считает их произведениями искусства, чудом инженерной мысли. Покупая такую машину, он поддерживает мастеров, которые это чудо создают.

Это нормальная жизненная позиция, каждый человек вправе идти за своей мечтой и тратить на то, что считает нужным.

— Может, у вас есть тайная страсть к коллекционированию, например, швейцарских часов?

— Нет. Я как раз часы практически не ношу. Сейчас многие люди отвыкают носить часы. Я люблю свое дело, полностью посвящаю себя ему. Много читаю. Люблю музыку, люблю путешествовать.

— Горы?

— Да, горы! Я ими как-то очень проникся. Но я не могу сказать, что я такой опытный альпинист. Хожу по общедоступным тропам.

Для того, чтобы Оксана и Андрей Кобелевы смогли реализовать свою мечту — построить Школу столярного мастерства «ДворЪ», Борис Жилин перечисли им миллион рублей

 

— Вы знаете, что наш проект также на миллион рублей профинансировал заказчик. И он тоже очень любит горы. Вот я думаю: что там в горах происходит, что так раскрепощает сознание и помогает в достижении финансовой состоятельности?

— Думаю, горы здесь ни причем. Когда начинаешь помогать людям и видишь, какой это производит эффект, это очень окрыляет! Это буквально затягивает. Потом не делать этого – очень сложно. Практически, невозможно.

— Когда-то в России была очень развита культура меценатства. Сейчас, к сожалению, она утрачена. Что-то можно сделать в налогообложении, в законодательстве, чтобы круг меценатов ширился?

— Вы знаете, я пожил в Америке и в Швейцарии, мне есть с чем сравнивать и, может быть, я скажу крамольную вещь, но с точки зрения налогообложения физических лиц, в России налоговая нагрузка очень низкая. Ниже я пока нигде не встречал.

Просто для примера: человек живет в штате Калифорния, получает больше 250 тысяч долларов в год «грязными», у него процент подоходного налога будет свыше 60 процентов.

Считаю, что в таких режимах налогообложения, было бы разумно предоставлять налоговые поблажки для тех, кто часть своего дохода пускает на благотворительность.

Я не думаю, что если завтра в России выйдет какой-то закон, то он станет мощным катализатором. Проблема в том, что многие не доверяют: вот, ты дашь, а они потратят не на то, на что просили…

Может, люди себя таким образом успокаивают и оправдывают. Знаете, я в силу своих жизненных обстоятельств понял, что гораздо большего в жизни можно добиться, если ты априори людям доверяешь.

Конечно, если ты не доверяешь, гораздо меньше шансов, что ты обожжешься где-то. Но добиться можно гораздо большего, если ты даешь людям вотум доверия.

Не исключаю, что эта позиция сформировалась благодаря тому, что большую часть жизни я вращаюсь немного в других измерениях, в других типах социума. Пока я ни в чем и ни в ком не разочаровался.

— Накладывает ли отпечаток ваша деятельность на общение с родными и друзьями? Например, медики все время жалуются, что их просят проконсультировать даже за дружеским застольем. Вы финансируете проекты своих близких? Часто ли слышите: «Борь, есть такая крутая задумка, не найдется ли у тебя лишнего миллиона долларов?»

— (смеется) Мы часто с друзьями дискутируем об экономических проблемах, потенциальных сценариях развития глобальной экономики. В отличие от медицины, где есть четкий вопрос и правильный на него ответ, в экономике нет правильного или неправильного ответа.

В моей деятельности правильных ответов нет. В экономике все неопределенно, есть какие-то вероятности, риски. Их нужно разумно оценивать. Но быть в чем-то уверенным наверняка – невозможно.

— Тем не менее. Вы финансируете проекты своих друзей, родных? Или к вам не обращаются?

— Не обращаются, к счастью. (смеется) Но я пытаюсь помогать. Ввиду своей деятельности, я управляю сбережениями почти всех своих близких. Но это постоянно делается автоматически, за кадром.

Я довольно давно на себя это взял и мне кажется, что такая модель всех моих близких устраивает.

— Можете ли вы дать совет начинающим бизнесменам и предпринимателям? Что нужно, чтобы достичь успеха?

— Я не знаю, есть ли правильная формула, универсальный совет, который действует всегда, везде и для всех. Но я могу сказать из своего опыта: тот факт, что я решился выдернуть себя из тупиковой ветви – работы в банке и попытать силы в любимом деле, в том, к чему меня тянуло – это самое важное и лучшее что я сделал в своей профессиональной жизни.

Даже если человек в итоге не добивается успеха, все равно, на такой шаг решиться очень важно. Нужно хотя бы попытаться следовать за своей мечтой. Желательно это делать в молодом возрасте, когда нет множества обязанностей перед семьей, перед близкими.

Идти за своей мечтой – это стоящее дело. Это один из самых важных ключей к счастливой жизни.

У вас есть новость о Москве?
Пришлите ее нам!